В ЖАРКОЙ НОЧНОЙ ТИШИНЕ




Чессу, Мэту, Сэму, Фрэну
и всем-всем-всем, кто там.


Впервые я услышал этот звук, когда мы с Чессом сидели на веранде и курили его CAMEL. Я только что объяснил Чессу, как сделать из CAMEL русское слово САМЕЦ. Потом разговор завертелся вокруг японской поэзии и местных цикад: мне нужно было сочинить хайку для конкурса, и Чесc предлагал написать про насекомых, разоравшихся вокруг.

- Да это разве цикады? - говорил я. - Это скорее кузнечики.

- Кузнечики не поют, - возражал Чесс.

- В России все поют, кузнечики тоже, - выдвигал я свой козырной аргумент.

- Ну, не знаю... Но на цикад это и вправду не похоже. У них на тон выше.

Тоже мне, энтомолог, подумал я. На прошлой неделе я принес большого зеленого богомола - раньше только на картинках видел, а тут живой, прямо на тротуаре сидит в центре кампуса, как его только не раздавили! Я поймал его, посадил на плечо и пошел домой. А там Чесс как раз закончил ванную мыть. Выходит навстречу с баллончиком какой-то химии и гордо рассказывает, что с муравьями покончено. Вдруг на полуслове замолкает и с криком "Jesus Christ!" роняет свой баллончик. А потом начинает гоняться за мной по дому, требуя "избавиться от этого таракана".

Если он так же хорошо и в цикадах разбирается... Но сказать об этом я не успел. Потому что со стороны ручья раздался другой звук, отрывистый и скрежещущий.

- Уау! Вот это уж точно не цикада... - усмехнулся Чесс. - Это я-не-знаю-что!

- Похоже на лай больной собаки. Простуженной, - предположил я.

- Может, больной русский кузнечик? - развил гипотезу Чесс.

- Скорее, бешеный американский газонокосильщик. Ходит и деревья подпиливает. Траву-то вы всю выкосили, психи, теперь за деревья принялись.

Их помешательство на борьбе с травой стало одним из моих самых сильных впечатлений лета. Я видел газонокосильщиков везде - в парках, во дворах, на кладбищах. Однажды, когда мы с Чессом ездили в горы, я заметил на крутом каменистом склоне человека со штуковиной, похожей на миноискатель. Он ходил и что-то искал между валунов. Это был, конечно же, газонокосильщик. На следующий день в местном университете какой-то профессор назвал поэму Уолта Уитмена "Листья травы" национальным достоянием, и я не смог сдержать нервный смешок, очень удививший всю аудиторию.

- А ведь точно... - Чесс выпустил два кольца дыма. - Похоже на газонокосилку, которая не заводится. Или на столярные работы. Лобзик, наждачка... А, знаю! - воскликнул он. - Это древесная лягушка!

- Чего ж она разоралось?

- Небось одинокий залетный самец, вроде тебя. Наши лягушки ему не катят: толстые, глупые и сексом могут заниматься только в автомобиле. А у него нету. Вот он и мается.

- Сам ты одинокий самец!

- Я нет! Вон идет моя - как там у вас? - Царевна-Жаба.

Со стороны холма показалась Ленка, чессова подружка. Она преподавала в университете русский, но явно затормаживала развитие самого Чесса в этой области. Многие совершенно необходимые в русской жизни слова тщательно скрывались от бойфренда, решившего получить степень "бакалавра" по русской литературе. А про другие слова она частенько давала ему заведомо ложную информацию. Например, недавно Чесса уверили, что "Ленка" и вообще все слова с суффиксом "к" свидетельствуют о грубости и наглости говорящего.

Вот и теперь с ее приближением крупногабаритный Чесс запорхал в воздухе, а вместе с ним запорхали "Леночка", "дорогая", "конечно", "минуточку" и прочая такая ботва с акцентом. Огорченный потерей собеседника и вообще обиженный за державу, я молча затянулся очередной сигаретой. Чесс тем временем слетал наверх в спальню, за какое-то мгновение собрался, скатился вниз, пропустил Ленку к двери и сам двинулся за ней на улицу. Но затем сделал шаг назад, просунул голову в дверь, хитро подмигнул мне и громко прошептал скороговоркой: "суканахуйблядьпиздец!"

Я не совсем понял, к кому это относится, но порадовался, что и мои уроки не проходят даром. Еще недавно Чесс не мог произнести ничего подобного, хотя и распознавал эти слова на письме. Как-то зимой, в перерыве между лекциями, я бродил по кампусу и писал некоторые короткие русские выражения на крышах и капотах заснеженных автомобилей. Вечером Чесс, вернувшись с работы, клялся, что видел, как одно из моих "любовных посланий" неслось по хайвею в направлении штата Массачусеттс. Уже тогда он был достаточно благоразумен, чтобы не спрашивать их значение у Ленки, а сразу обратиться за переводом ко мне.


# # # #


Сидя в одиночестве, я продолжал сочинять японское трехстишие. Но выходила лишь какая-то ерунда:

Дальше наслаждаться этими запилами тоже не хотелось. Я вынул из холодильника пиво и позвонил Наташе в Пенсильванию. Говорят, что Тельцы - очень практичные люди. Одна моя знакомая даже называла меня "подлым Тельцом" за то, что я вечно изображаю эдакого хаотичного поэта-художника, но при этом из всякого базара извлекаю пользу. Вот и сейчас, поболтав о том, о сем (у них тоже пили пиво и играли в карты), я "кстати-о-птичках" спросил, как по-английски "напильник".

- А тебе-то нафига? - удивилась Наташа.

Я рассказал про конкурс хайку и про загадочную древесную лягушку.

- Класс! Но как будет "напильник", я не знаю. Погоди, тут есть одна американская русская...

Через минуту трубка снова задышала:

- Слушай, она не знает, что такое "напильник". Пойду у соседей спрошу.

Пока она ходила спрашивать, я сидел и слушал, как гудит вентилятор и как неведомая зверушка пилит неведомое дерево на берегу ручья.

- Напильник будет "файл"! - сообщила Наташа, вернувшись к трубке. Она учащенно и эротично дышала. Небось бежала всю дорогу, блондинистая моя, подумал я с удовольствием.

Мы поболтали еще немного, и я оправился спать, сожалея, что Наташа всего в двух часах езды и при этом так недоступна, поскольку я ленюсь сдать на права, а электричек в этой стране еще не изобрели. Лягушка-напильник продолжала скрежетать, но я в конце концов уснул.


# # # #


В пятницу мы пошли к соседу Майклу пробовать его самодельное пиво. Я долго думал, что взять в подарок соседу - то ли пачку "Беломора", то ли чудовские спички. Остановился на "Беломоре", потому что мало ли что. В прошлом году, сразу после приезда, я подарил одному типу спички. А он мне на следующий день притащил в подарок тяжеленный огнетушитель. Хотя я уже потом сообразил - может, это и не сосед ко мне заходил, а какой-нибудь пожарный инспектор? Пока еще не знаешь языка, все они на одно лицо.

Перед уходом к нам с Чессом присоединился его двоюродный брат Сэм. Сэм - адвокат, очень серьезный мужик. Даже когда мы в прошлые выходные купались в водопаде, съезжая на задницах по большим плоским камням, у Сэма было такое лицо, будто он сейчас скажет: "Ваша Честь, обратите внимание на эти скользкие водоросли...".

Но, кроме шуток, Сэм - не дурак. Работка у него такая, что дураком быть просто нельзя. Он мне однажды рассказывал про свое последнее дело: лошадь на скачках сломала ногу, и ее владелец судился с администрацией ипподрома. Так Сэм полгода изучал анатомию лошадей, чтобы выиграть этот процесс. Когда он приезжал в прошлый выходной, я видел у него в "бардачке" книжку о бабочках, но все же постеснялся спросить, что за дело на этот раз.

Говорить с ним о загадочной твари, поселившейся за нашим домом, я тоже вначале не собирался. Тем более что сначала мы пили пиво в подвале Майкла, где вообще не слышно никаких звуков снаружи. Однако там мне быстро надоело. Американцы почему-то пьют пиво стоя. Невзирая на это, я обычно всегда нахожу, куда пристроить задницу. Но в подвале Майкла все было как будто подстроено к моему приходу: совершенно не на что сесть, кроме холодного цементного пола и холодных бочек с пивом.

И главное, стоило мне об этом заикнуться, как меня сразу попросили рассказать еще что-нибудь о диковинных обычаях русских. Начался очень длинный разговор, во время которого я пытался объяснить, почему мы греем пиво зимой:

- Летом жарко, так?

- Так.

- В кайф выпить холодного пива, так?

- Так.

- Зимой холодно, так?

- Так.

- В кайф выпить подогретого...

- Ни за что! Пиво подогретое не бывает! Представь, Алекс - ты на пляже, жара... и еще пиво горячее! Бр-рр!

- Блин, но это же летом, когда жарко, так?!

- Так.

- Но зимой же холодно, так?...

И так далее по кругу, все сначала. В конце концов Сэм тоже понял, что разговор зациклился, и предложил выйти на воздух.

Мы вышли с пивом на задний двор и, стоя над ручьем, любовались природой. Сэм увидел невдалеке дерево с белыми цветами и тут же сказал его название - которое я тут же забыл, но зато спросил:

- А слышишь - вот это? Будто наждачкой по камню... Всю ночь мне спать мешало! Чесс говорит, это лягушка.

- Маловероятно. Лягушки так не орут. Я думаю, насекомое. Или даже птица, - ответил грустно-задумчивый Сэм. И почему-то добавил:

- А ты слышал, как кролики верещат, когда их режут?! Ужасный звук, правда?!

Я промолчал. Я не слышал, как верещат кролики.

- Вот, кстати, еще одно интересное явление, - продолжал Сэм, отхлебнув пива. - Похоже, Майкл приучил свою собаку не срать на своей территории!

Действительно, лохматый Твелвгейдж уютно примостился прямо за нашим домом. Ограды между дворами не было, но пес Майкла верно вычислил, что у нашего дома - чужая зона, а значит, можно гадить вдоволь. Закончив, он подхватил зубами свою любимую "летающую тарелку", которую перед этим заботливо положил перед собой на землю, и убежал. А я на всякий случай запомнил место, чтобы не вляпаться.


# # # #


В выходные скрежещущая "не мышонка, не лягушка" отошла на второй план. Конец пятницы вообще не осел в памяти: в рамках культурного обмена я показывал американцам, как делается пивной пунш. Тот самый, про который мой приятель Жора обычно рассказывал так: "А потом кто-то сделал этот пунш. Не помню только, кто..."

Субботу и воскресенье мы провели на Дип Крик, где учили Лиз, племянницу Чесса, нырять с мостков под плакатом "Купаться запрещено". Я лишь раз вспомнил про загадочное существо-напильник, когда по пути обратно Чесс на скорости 100 миль в час высунул за окно губную гармошку. Получилась совершенно шизовая музыка ветра. И мне сразу пришло в голову - а может, нет у нас за домом никакого особого существа? Просто ветер так шумит, треплет какой-нибудь сухой листок между сучьев.

Но в этот вечер я все равно ничего не слышал: по возвращении домой сразу заснул как убитый. Свежий воздух, купание, ну понятно.

Зато в понедельник! Я пришел с работы усталый, поел булки с молоком, послушал старый "Аквариум" и лег спать. Вернее, только лег. В душном ночном воздухе, под аккомпанемент скрипачей-цикад выводил свое соло одинокий напильник. Закрыть окно было бы просто самоубийством: вентилятор, стоявший на подоконнике и тянувший свежий воздух, был единственным спасением от жары. А когда-то я думал, что он гудит! Да по сравнению с наждачными звуками со стороны ручья вентилятор был просто шепотом любимой девушки!

Я провалялся без сна еще полтора часа, обдумав все, что только можно обдумать, если лежишь в тридцатиградусную жару на полосатом пододеяльнике и слушаешь надрывающуюся за окном лягушку или кто там еще.

В третьем часу я не выдержал и спустился вниз. На кухне сидел Мэт и ел разноцветные макароны. Увидев меня, он заржал: наверное, решил, что я иду звонить. Месяц назад ночью, когда я лежал на полу в прихожей и разговаривал по телефону с Маринкой, Мэт вернулся из бара, перешагнул через меня и пошел спать; встав в полвосьмого утра и спустившись вниз, он обнаружил, что я все еще лежу в прихожей и разговариваю; он тогда сразу спросил, не дам ли я ему на минуточку телефон - позвонить в дурдом; но я успокоил его, сообщив, что говорю не с Россией, а всего лишь с Северной Каролиной.

- Проклятая древесная лягуха! - объяснил я свою теперешнюю бессонницу. - Ни хера не дает спать!

- Take my gun and take care of it, - предложил Мэт.

- Не, лучше молочка попью. Может, засну.

- It might help, too.

Но поднимаясь в спальню, я вновь услышал... Все окна в доме были открыты, и казалось, под каждым сидит пьяный сантехник и перепиливает толстую трубу мелким рашпилем. Я передумал возвращаться и вышел на улицу.

Ага, вот оно что! Их уже двое! Немного поодаль от первого источника звука завелся второй. И они, суки, теперь переговариваются! "Шрых" - "шырых-шырых"... "Шрых" - "шырых-шырых"... Я попробовал подойти ближе, но передвигаться в темноте по колючим кустам оказалось непросто.

Абзац! Царь Природы. На рубеже XXI века. В одних трусах на берегу ручья, в третьем часу ночи. Жертва напильникофобии. Разозлившись, я схватил горсть камней и запустил ими на звук. Потом еще очередь - по второму.

Странные звуки смолкли. Под ласковое пение цикад я вернулся в дом.

- Did ya show them bastards where Russian crayfish stay the whole fucking winter? - Мэт оторвался от разноцветных макарон.

- Типа того.

Я поднялся в спальню и лег. Как хорошо - только цикады и вентилятор. Однако... Блин, мне опять не спалось! Я понял, что лежу и думаю о древесной лягушке. Почему она кричит каждую ночь? Почему замолчала? Может, я убил редкое животное или помешал ему искать подругу? А может, это все-таки не животное, а какое-то странное явление природы? Бывает, деревья от мороза трещат. Интересно, трещат ли они от жары?

Тишина со слащавыми цикадами раздражала, и чем дальше, тем больше. Я снова встал и, стараясь идти тихо, вернулся к ручью. В воздухе висела какая-то безнадежность и пустота. Я пнул ногой булыжник. Он скатился в ручей и булькнул в воде.

И тут меня осенило. Я поднял два плоских камешка, успев подумать, что если меня сейчас увидит Мэт... ("Знаешь, Джоди, наш русский совсем того. Ошизел парень без баб совершенно. Прикинь, выхожу ночью на веранду, а он у ручья голый стоит. И в каждой руке - по здоровому камню...").

Да и хрен с ним, с Мэтом. Пусть дивится на загадочную русскую душу. Я потер камни друг о друга. Нет, не так. Повернул один камень ребром и снова потер: над ручьем раздалось "шырых-шырых". Потом еще раз.

И тут в отдалении - метров пятьдесят - раздался ответ.

"Зараза!" - вслух сказал я и почувствовал, что мой рот против воли растягивается в улыбку. Напильник шырыхнул снова, уже значительно громче. Неожиданно для самого себя я размахнулся и швырнул камень в его сторону. Звук опять смолк - и тогда я пошел спать.



[комментировать]

Алексей Андреев
1995
fuga.ru